10 марта 1972 года минчанка Этя Вербило отпросилась с работы чуть пораньше, чтобы купить пылесос. С большой коробкой она добралась до остановки. «Где-то час ждала нужный транспорт, но он пролетал мимо», — вспоминает она. Вдогонку неслись скорые, и все вокруг понимали — случилась беда. «Взорвался футлярный цех Минского радиозавода», — чуть позже сказал кому-то из пассажиров водитель автобуса, который все-таки остановился забрать скопившихся на морозе людей. По цепочке новость разошлась по салону. От взрыва погибло более 140 человек.
Начало весны в тот год выдалось холодным. В марте землю еще укрывал снег. Этя Вербило, как и сейчас, жила в Паровозном переулке, который соседствует с переулком Софьи Ковалевской. Там и располагалось здание футлярного цеха. «Иду к себе, кругом машины, милиция, солдаты, — описывает тот вечер собеседница. — Взрывной волной окна в домах повыносило».
Взрыв случился во время второй смены. У рабочих только закончился обед, и люди возвращались в цех из столовой. Среди них — 24-летний контролер Любовь Белавская. Сейчас Любови Васильевне 72. По ночам после трагедии она часто кричала, теперь, где может, дополняет воспоминания шутками. «Это я так, чтобы разрядить обстановку, — объясняет она. — А внутри у меня до сих пор все горит».
— Где-то без десяти семь мы пошли на обед, а столовая находилась в другом корпусе, — рассказывает собеседница. — Мороз в тот день был несусветный, назад бежали, и у меня растрепалась прическа. Конечно, мне нужно было ее поправить. Я поднялась к зеркалу на второй этаж, а затем стала догонять девчонок. Вход в цех шел через арку, только они под ней прошли, раздался взрыв. Так они там навсегда и остались — сгорели мои девочки.
Любовь Васильевну взрывной волной протянуло по лестнице, подняло на второй этаж и выбросило в окно. Пока летела, казалось, прошла вечность. В голове все это время крутилась только одна фраза: «Что это будет?».
— Мне повезло: я упала в сугроб. Рядом как раз стояли слесарь с охранником, наверное, 8 Марта отмечали, — на лице женщины появляется улыбка. — Они как увидели меня, опешили. Вот я лежу — одежда в клочья, и вместо цеха руины. Словно и не было его. Они оттянули меня к сторожке и побежали другим помогать. Я поднялась и снова пошла к заводу. Смотрю кругом — большое здание сложилось как карточный домик. И только балки шевелятся, а из-под них рев и крик. Я стояла в оцепенении. Даже холода не чувствовала.
С ближних улиц и соседнего цеха к месту трагедии ринулись люди. Одни протягивали Любови Васильевне вещи, другие пробовали достать пострадавших.
— Помню, как ко мне подбежала Ирка. «Посмотри, говорит, целое ли у меня лицо, а то ведь некрасиво, когда лицо сожжено». Я ей машу: нет, не сожжено. Она делает два шага — и замертво падает. Тело у нее сильно обгорело.
«До приезда пожарных доставать пострадавших из-под завалов начали очевидцы»
В 19 часов 34 минуты на центр пожарной связи поступило сообщение: «Взрыв! Виден огонь, пожар». Когда пожарные прибыли на место, очагов возгорания было немного. Но люди, которые находились в цеху, оказались под завалами. Уцелевшие конструкции могли обвалиться в любой момент, поэтому работать нужно было очень осторожно.
— По данным материалов, еще до приезда пожарных доставать пострадавших из-под завалов начали очевидцы, — говорит Татьяна Кирпичева, научный сотрудник НИИ ПБ и ЧС МЧС. — Кто-то из них помогал и потом. Подключились сотрудники Минского радиозавода.
К десяти вечера на место взрыва привезли маломощные автокраны. Правда, пользы от них было немного. Техника не выдерживала тяжести груза — краны накренялись, плиты с них срывались. Один из пожарных бросился под поднятую краном плиту, вытащил женщину — и только он отскочил, плита упала.
Работы велись три дня. Из-за сильных морозов некоторые из тех, кто оказался под завалами, погибли от переохлаждения. Были и чудесные спасения. Спустя три дня под завалами нашли живого мужчину.
10 марта 1972 года выпало на пятницу. После смены Любовь Белавская собиралась к маме в деревню. Не осознавая, что происходит, она отказалась от медицинской помощи и отправилась на вокзал. Без билета села в ночной междугородний автобус и поехала к родным в Крупский район. Там ее ждали муж-военный и четырехлетний сын.
— Зашла в дом, мои смотрят на меня в ужасе, — вспоминает она. — У меня бабка-шептуха была, мама сразу за ней побежала. Она стала шептать, и я вроде отошла, ничего не болело. В тот же день приехала за мной из Минска машина. Отвезли меня в травматологию первой больницы.
С дороги — сразу на рентген.
— Снимок показал, что у меня треснул позвоночник, сломаны ребра и нога, — перечисляет Любовь Васильевна. — «Как я смогла ходить?» — спрашиваю у врача. А он мне: «Такое бывает».
«На четвертые сутки нам сообщили: Володю нашли под руинами…»
«Цех футляров Минского радиозавода сдан в эксплуатацию в 1970 году», — написано в книге «Хроника мужества». На производстве лакировали, полировали и собирали коробки для телевизоров. В основном, вспоминает Любовь Белавская, тут трудилась молодежь.
— У нас даже был «конвейер малолеток» — это парни и девушки, которые устроились сюда сразу после школы, — улыбается собеседница.
Официальных заявлений о трагедии не было. Никто не говорил, сколько погибших, не называл количество раненых. Город полнился слухами. А в это время близкие тех, кто в ту смену вышел в цех, обивали пороги больниц и моргов. Высматривали в списках родные фамилии.
Для Валентина Майорова поиски растянулись на несколько дней.
— Такси для родных пострадавших сделали бесплатным. Утром мы со старшим братом вызывали машину и ездили из учреждения в учреждение, искали нашего среднего — Володю, — с трудом вспоминает те события мужчина. — На четвертые сутки нам сообщили: Володю нашли под руинами…
В год трагедии Владимиру Майорову было 24 года. Он учился в техникуме и вместе с семьей жил на улице Машинистов. Это недалеко от футлярного цеха.
— Мне тогда исполнился 21, — стоя у калитки родительского дома, рассуждает Валентин Михайлович. — Я ведь тоже мог оказаться в той смене. Как и брат, я работал на этом заводе, учился. Но знакомый уговорил поехать с ним на шабашку. В конце 1971-го я все бросил — и мы рванули в Коми. За шесть дней до взрыва я вернулся домой.
В футлярном цеху работали многие жители с соседних со зданием улиц. После трагедии, вспоминает Валентин Майоров, только из домов неподалеку хоронили троих. Близкие могли выбрать место на любом кладбище. Расходы государство взяло на себя.
— Для поминального стола родным давали талон на «энную» сумму. В магазинах в то время все было в дефиците, поэтому в «Столичном» мы пошли сразу к заведующему. Он выдал колбасу, черную, красную икру — все то, чего мы в глаза раньше не видели.
Кроме того, пострадавшим и семьям погибших давали квартиры, путевки в санаторий, назначали пенсии.
— Во время взрыва погиб мой дядя — Вячеслав Демидович, ему было всего 17, — рассказывает житель все той же улицы Машинистов Дмитрий Демидович. — Мне тогда было полтора года. В смене дядя работал вместе с моей мамой. Во время обеда она отскочила домой, чтобы меня покормить, и немного опоздала. Это ее и спасло.
Вячеслава Демидовича похоронили на кладбище Петровщина. Рядом с ним — могила его матери. Женщина ушла из жизни через четыре месяца после того, как не стало ее сына.
«Пока гадали, что происходит, знакомая нянечка шепнула: «Завтра приедет Машеров»
Любовь Белавская провела в больнице год — на вытяжке. Страшнее этого, говорит, были только новости о коллегах, которые так и не смогли восстановиться после травм. У кого-то не было руки, у кого-то ноги. Некоторые, вспоминает, не выдерживали и кончали жизнь самоубийством.
Случались и радостные моменты. Пациентов часто навещали родные, друзья. В один из дней к ним пожаловал и первый секретарь ЦК КПБ. Перед его визитом, улыбается Любовь Васильевна, в больнице начался настоящий шухер.
— Заходит врач и ни с того ни с сего сообщает: «Сегодня будут менять постельное». Пока мы гадали, что происходит, знакомая нянечка шепнула: «Завтра приедет Машеров. Ты же попроси у него что-нибудь», — снова улыбается Любовь Васильевна. — Думала я, думала, потом у Раи, своей соседки по палате, спрашиваю: «А ты что будешь просить?». А она мне: «Колодец пусть сделают в деревне, а то нет колодца. А я вспомнила, что у бабушки в доме крыша прохудилась. А шифер в то время было не достать».
Петр Машеров, шутит собеседница, был «хороший дядька». Пришел с цветами и конфетами. Заходил в палаты, где лежали пострадавшие. Просил держаться, интересовался, что нужно.
— И тут я сказала про крышу, — с иронией вспоминает пострадавшая. — И бабушке выделили шифер. Даже домой привезли.
После выписки жизнь Любови Васильевны изменилась. Она рассталась с мужем, здоровье больше не позволяло вернуться в цех.
— Но я ведь молодая, как это сидеть без дела? Попросила дать мне рабочую группу инвалидности, — говорит она. — Работать мне разрешили всего четыре часа в день, я отучилась на бухгалтера и снова пошла на Минский радиозавод. Каждый день ездила все в тот же переулок Софьи Ковалевской. Только теперь сидела в здании администрации. Отсюда и ушла на пенсию. Получилось, что на предприятии я проработала 39 лет.
Что привело к взрыву?
В книге «Хроника мужества» указано, что в аварии цеха футляров погибло 148 человек, «число умерших от ранений неизвестно».
Официальной причиной трагедии назвали неверную систему вентиляции. Если верить источникам, говорит Татьяна Кирпичева, научный сотрудник НИИ ПБ и ЧС МЧС, помещение цеха изначально делали под текстильную промышленность. Вентиляция оказалась не рассчитана на мощности радиозавода.
— По данным документов, на стадии проектирования была неправильно установлена категория взрыво- и пожароопасности производства. В итоге электрооборудование и системы удаления отходов, которые установили на участках шлифовки и лакировки корпусов телевизоров, использовались без учета специфики технологического процесса, — рассказывает научный сотрудник. — Наличие масс мелкодисперсной пыли (она образовывалась в ходе шлифовки деревянных футляров. — Прим. TUT.BY) в вентиляционных коробках и местах ее сбора в подвальной части цеха привело к взрыву.
Озвучивалась и вторая версия. Взрыв, продолжает собеседница, мог произойти из-за импортного лака. По информации Sputnik.by, лак использовали для полировки футляров. Вместе со взвесью пыли его пары могли быть взрывоопасны.
К ответственности после трагедии привлекли десятки людей. Среди них — сотрудники Минского радиозавода, филиалом которого являлся футлярный цех, а также Ленинградского государственного проектного института, где разрабатывали проект цеха.
«10 марта маме надо было во вторую, но женщина из первой смены попросила замениться»
…Почти каждое воскресенье Анатолий Яковлев спешит на утреннюю мессу в костел Воздвижения Святого Креста на Кальварийском кладбище. Здесь он и прихожанин, и органист. «С малых лет» к Богу его привела мама — Виктория Ивановна. На Минском радиозаводе женщина проработала 25 лет.
— Когда открылся футлярный цех, она там была столяром, — рассказывает о матери сын. — 10 марта 1972-го ей надо было во вторую, но женщина из первой смены попросила замениться. Мама вышла на работу днем, а коллега вместо нее — вечером. Эта женщина погибла.
Самой Виктории Ивановны не стало в 2005 году. Мессы она посещала до последних дней — сразу в Рубежевичах и Красном, а когда открылся костел на Кальварийском кладбище, они с семьей ходили туда.
— Костел Воздвижения Святого Креста в Минске открыли к Олимпиаде-80. Видимо, власти побоялись, что приедут туристы, захотят помолиться, а в городе некуда пойти, — рассуждает Анатолий Иванович. — Наша семья с другими парафиянами делали там ремонт.
— Теперь уже сложно вспомнить, как дома мы обсуждали, что в той трагедии на заводе мама осталась жива, — рассуждает собеседник. — Думаю, ей помог Бог. В те времена, когда религию запрещали, она не отступила от своей веры. Это ее и спасло.
