«В Чечне меня ждут на казнь»

В конце декабря сразу несколько чеченских оппозиционеров заявили, что их близкие похищены властями республики. Среди них был юрист Комитета против пыток* Абубакар Янгулбаев – тогда пропали около 40 его родственников. «Улица» договорилась с ним об интервью, но за пару дней до разговора Янгулбаева задержали и допросили в качестве свидетеля по делу об оправдании терроризма. Правозащитника связали с телеграм-каналом, критикующим руководство республики. Янгулбаев рассказал «Улице» о ситуации с родственниками, о собственном задержании и о специфике юридической работы в регионе.

«Действуют как типичные террористы»

– Расскажите, что произошло с вашими родственниками и как вы об этом узнали?

– Примерно с 22 декабря появились сообщения о похищениях родственников чеченских блогеров, политологов и других общественных деятелей, которые находятся за пределами республики и нелестно, критически отзываются о власти Рамзана Кадырова. Почему я говорю «похищают» – потому что сотрудники правоохранительных органов забирали их без каких-либо оснований. Никаких уведомлений, постановлений о задержаниях – ничего такого не было. И если рассматривать ситуацию с точки зрения российского законодательства, это типичная часть 1 статьи 286 УК – превышение должностных полномочий.

Я подумал, что моих родственников тоже могли задержать. Попросил проверить эти опасения своих знакомых и друзей, которые живут в Чечне. Говорить, кто это, я не могу – опасно для них. Мои знакомые проверили несколько адресов в Грозном и в селе Гойты. Оказалось, что в домах никого нет. Социальные сети моих родных тоже были неактивными. Я сделал вывод, что моих близких тоже забрали. И публично заявил об этом.

– Вы или ваши представители обращались в правоохранительные органы?

– 25 декабря я подал сообщение о преступлении в Следственный комитет России через интернет-приёмную. Не знаю, как они будут это расследовать, но отреагировать они обязаны в любом случае.

Тогда же я составил списки родственников, которых не удалось найти. Сейчас большинство из них уже на свободе. Но у всех забрали паспорта и документы на недвижимость, в том числе и мою.

– Вы не связывались с ними, чтобы узнать подробности похищения?

– Нет. Мы последние годы в целом не общаемся – потому что если ты живёшь в Чечне, то тебе небезопасно контактировать с родственниками, которые выступают против кадыровской власти. У них нет даже моего номера телефона.

Но мне стали известны детали того, как их задерживали.

Юрист Абубакар Янгулбаев

Врывались с оружием к ним в дома глубокой ночью. Силовики не представлялись, не объясняли причину происходящего. Тех, кто сопротивлялся, били.

На голову надевали пакеты. Забирали даже несовершеннолетних и пожилых. Например, забрали даже тетю, которой под 70 лет и которая недавно похоронила мужа.

– А там, где их держали, не пытали?

– Об этом мне неизвестно.

– Но вам известно о требованиях похитителей?

– Лично мне никто никаких требований не выдвигал. А насчёт близких я могу только догадываться. Но требование может быть только одно – не критиковать власть. Сейчас у кадыровской власти судороги идут по этому поводу, они не терпят, когда кто-то критикует их действия.

– То есть решили через родственников повлиять на вас, чтобы вы затихли?

– Да. Действуют как типичные террористы: захватывают заложников и требуют от другой стороны каких-то действий. До последнего времени силовики удерживали четырёх моих дядей. Сейчас в плену всё ещё остаётся один из них.

– Вам известно, почему его продолжают удерживать?

– Зачем террористы долго держат заложников? Ты никогда не поймёшь логику преступника. А тут всё в симбиозе с госвластью, всё смешалось – и преступление, и должностные лица. Естественно, вся эта история сводится только к одному: Кадыров обижается, когда его ругают. Только из-за этого всё это происходит.

«Нужно использовать имеющийся правовой механизм»

– Вы считаете, что за похищениями стоят чеченские власти?

– Да, и это не просто моё какое-то мнение. Стоит просто послушать эфиры в соцсетях, которые проводят первые лица Чечни – Рамзан Кадыров, Магомед Даудов (спикер парламента Чечни – «АУ»), Адам Делимханов (депутат Госдумы от Чечни – «АУ»). Они на чеченском языке косвенно подтверждают, что похищения происходят с применением властных полномочий. Кадыров сказал на пресс-конференции: «Да, я слышал об этом, я подал запросы в Росгвардию, в МВД. Мне ответили, что они не задержаны». Ну конечно, официально они и не задержаны – их не регистрируют, держат в актовых залах, в подвалах, в каких-нибудь «обезьянниках». Поэтому мы и называем это похищением.

Но при этом Кадыров подчёркивает: мол, это родственники тех людей, которые оскорбляют Чеченскую Республику. То есть он считает своё оскорбление оскорблением всей Чеченской Республики. Мол, родственники всех этих «оскорбителей» должны нести за них ответственность в рамках шариата и в рамках чеченских адатов. И добавляет, что никто кровную месть не отменял. Но это не кровная месть с его стороны, а смертная казнь.

Кадыров на каждой инаугурации клянётся, что будет отправлять свою власть в соответствии с Конституцией России. Но в России кровная месть запрещена согласно пункту «е1» части 2 статьи 105 Уголовного Кодекса. За неё, вообще-то, «вышка» предусмотрена. И Кадырову нужно определиться: он живёт в соответствии со своей клятвой, по законам России? Или по законам шариата, который официально не действует на территории России? Или по законам чеченских адатов? Или он смешал всё в единую кашу и живёт вообще по своим каким-то понятиям?

– Как вы планируете действовать дальше? Есть ли смысл обращаться в правоохранительные органы, если здесь замешаны власти?

– Вообще в Чечне сложилась такая ситуация: преступление против тебя совершается лицом, к которому ты должен потом идти жаловаться. Например, полицейский тебя похищает – а ты идёшь к этому полицейскому сообщать, что он тебя похитил. Всё равно как если жертва изнасилования пойдёт жаловаться насильнику.

Юрист Абубакар Янгулбаев

Это абсурд, но в Чечне сегодня такая реальность. И люди там не верят в эффективное, качественное функционирование органов госвласти.

Как я уже сказал, я направил сообщение в Следственный комитет России – не чеченский. Я знаю, что его спустят в Чечню, а потом скажут, что всё в порядке. Но я считаю, что нам всё-таки нужно использовать имеющийся правовой механизм. Необходимо его каждый раз запускать.

В Чечне больше всего не любят бумажную работу – следователи там это просто ненавидят. А тут им придётся что-то доказывать, приводить доводы, обосновывать. Если человека не задерживали, то где он находился две недели? Единственное, что им остаётся, – заставить, как родственников Хасана Халитова (уехавший из Чечни оппозиционный блогер – «АУ»), записать видео, что «всё хорошо, всё нормально, не беспокойтесь».

Но это совсем не гарантирует, что с похищенными всё было и будет нормально. После такого видео их могут опять забрать.

– Эта ситуация привлекла особенное внимание, потому что о ней рассказали сразу несколько чеченских оппозиционных блогеров. Но такие похищения сами по себе – новая практика? Или об этом раньше просто не рассказывали?

– Такая практика в Чечне действует с тех пор, как к власти пришёл Кадыров-старший. Всегда это было – пытки, похищения родственников. Но к этому так остро не относились, потому что это происходило с террористами, как их принято называть. Людей, которые воевали в горах, выманивали тем, что похищали и пытали их жён, детей, родителей. Потом те, кто воевал в горах, закончились – и пришло время для тех, кто принимает наркотики. Потом – для тех, кто употребляет алкоголь. Потом пошли «колдуньи», потом геи. Теперь вот и критики власти. Тактика всегда одна и та же: если в Чечне не могут достать человека, которого считают виновным, действуют через его родственников.

«Околозаконное похищение»

– Вы рассказали о похищении – и через несколько дней у вас прошёл обыск, вас увезли на допрос. Расскажите, как это происходило.

– 28 декабря около 10 утра я вышел из своего дома в Пятигорске. Меня ждали несколько человек в штатском. Спросили на чеченском, я это или нет. Я на чеченском отвечаю, что нет, не я – уже всё понял и просто решил поиздеваться. Они сразу начали меня хватать; я, естественно, сопротивлялся. Успокойся, говорят, ты себе хуже сделаешь. Я отвечаю, что не успокоюсь, пока они не покажут документы. В итоге мне всё же показали удостоверения: это были сотрудники Центра «Э» из Чечни. Тогда я понял, что это не тайное похищение, как было с Салманом Тепсуркаевым (предполагаемый модератор запрещённого по ходатайству прокуратуры Чечни телеграм-канала «1Adat»*, похищен в сентябре 2020 года, его судьба до сих пор неизвестна – «АУ»), а что-то вроде околозаконного.

Дальше появился русский следователь, из 4-го отдела СУ СК по Чеченской Республике – по борьбе с терроризмом и экстремизмом. Мне сказали, что сейчас будет обыск – мол, пришло какое-то донесение, что я пишу тексты телеграм-каналу «1Adat». Я сказал, что ничего туда не пишу, потом попросил показать постановление об обыске. Они его показали. Мы зашли в квартиру, они забрали всю мою технику и сказали дать пароли. Я отказался.

Тогда «эшники» и следователь начали объяснять: «К тебе никаких претензий нет, но донесение о тебе пришло из Чечни. Ты должен понимать: это повод, чтобы прийти и тебя забрать. Если ты будешь сопротивляться, мы повезём тебя в Чечню. И либо закроем там в СИЗО и сделаем подозреваемым, либо допросим в качестве свидетеля. А здание СУ СКР стоит прямо напротив полка ППСП имени Кадырова. Ты выйдешь с допроса, а тебя уже будут ждать. Так что выбирай сам. Мы от тебя ничего не хотим, просто дай показания».

Я ответил: «Окей, посмотрим, но пароли я вам пока давать не буду, сначала проводите обыск». Тут уже пришли мои коллеги и адвокаты.

– Адвокатам разрешили присутствовать во время обыска?

– Официального разрешения им никто не дал. Но сказали так: «Давайте не будем умничать, мы знаем законы. Если никто не будет мешать проводить обыск, то ничего плохого не произойдёт. Давайте всё тихо-мирно закончим».

Они меня очень просили, чтобы эта ситуация «не вышла наружу». Но я сразу ответил, что эта ситуация точно выйдет наружу. Понятно было, что об этом будут писать многие.

– Куда вас повезли после обыска?

– В местный Центр «Э», там допросили как свидетеля по статье 205.2 УК – оправдание терроризма. Мне показали две публикации из телеграм-канала «1Adat» и спросили, видел ли я их. А я действительно их не видел. Я ответил, что если и читаю этот канал, то для получения информации о новых фактах похищений, пыток, убийств на территории Чечни.

Потом спрашивали про этот телеграм-канал «Адат». Сказали: «Мы знаем, что ты не имеешь к нему отношения, а вот насчёт твоего брата у нас есть сомнения». Ещё спрашивали, чем я занимаюсь в Комитете против пыток. Весь допрос был примерно в таком ключе.

– Они упоминали похищение ваших родственников?

– Я сам у них спросил об этом. Мне ответили, что основная причина похищения – в том, что меня и моего брата считают причастными к этому каналу.

Мы с сотрудниками Центра «Э» много разговаривали про политическую обстановку в Чечне. И они сами предупредили, что в Чечне меня ждут на казнь. Я так понял, что всё происходящее – жирный намёк, чтобы я сваливал из России. И намекают мне не из Чечни, а из силовых структур центра.

– Вы свидетель, а кто подозреваемый в этом уголовном деле?

– Оно возбуждено в отношении неизвестных лиц.

– Расскажите подробнее, что это за телеграм-канал? Почему к нему столько внимания?

– Это оппозиционный телеграм-канал, там рассказывают о преступлениях, которые совершает лично Кадыров, его родственники, соратники. В нём пишут о всяких мошеннических схемах, связанных с Фондом имени Ахмата Кадырова. Также там сообщают о похищениях, пытках и убийствах на территории Чечни. Показывают, какие преступления совершают кадыровцы, как они матерятся, издеваются над людьми. Это, естественно, Кадырова очень сильно бесит.

Если бы Следственный комитет эффективно работал, то эти публикации были бы основанием для возбуждения хотя бы одного уголовного дела. Но для них преступники – те, кто рассказывают о преступлениях власти.

– Почему вас связали с этим каналом?

– Кадыров и Даудов в Инстаграме утверждали, что я пишу в канал. Хотя доказательств у них нет. И одновременно они говорили, что у меня есть связи с ФСБ.

Мне кажется, что у них самих там конфликт. Кадыровские хотят забрать меня в Чечню, чтобы вершить свой суд. А люди из Москвы, из силовых структур, знают, что я действительно к этому непричастен. И не дают им этого сделать.

– Почему? Зачем федералам вступаться за вас?

– Я думаю, они не хотят новых скандалов. Во-первых, схватят невиновного человека. Во-вторых, поступят с ним очень жестоко – а к этому явно готовились. Это точно был бы скандал, власти в Чечне этого не понимают.

«Это действительно дело опасное»

– Как давно вы занимаетесь правозащитой? И как попали в команду Комитета против пыток?

– В 2017 году моего брата похитили. Его пытали в УМВД Грозного, вменили статью о разжигании ненависти к российским военным. Речь шла о посте «ВКонтакте». Там описывались военные преступления федеральных войск против мирных жителей Чечни. И критиковалась кадыровская власть – за то, что они не привлекают виновных к ответственности, а ставят им памятники и называют в их честь улицы. Понятно, что кадыровцам это не понравилось.

Обвинение было очень скользким: ведь если кто-то нелестно высказывается о сотрудниках полиции, это тоже получается разжигание ненависти к сотрудникам МВД. Но у нас в России есть такие классные эксперты – психологи, лингвисты – которые могут написать что угодно и подвести человека под статью.

Сразу после того как его забрали, я начал бороться за него, обращаться в госорганы, в правозащитные организации. В 2017 году я обратился в Комитет против пыток, потом познакомился с ребятами поближе и уже с января 2018 года работал там в качестве юриста.

– Чем закончилась история с вашим братом?

– С помощью пыток они добились от брата нужных показаний, он полтора года провёл в СИЗО. Затем статья 282 УК была частично декриминализована, поэтому его выпустили в январе 2019 года.

– Какими делами вы занимались в качестве юриста?

– Основное поле моей деятельности – Чечня и Дагестан, убийства, похищения, пытки. Например, у меня было знаменитое дело убитых пастухов Гасангусейновых. Или история с убийством Кардашова в Чечне – тогда мы добились первого обвинительного приговора в отношении чеченских росгвардейцев. В Хасавюрте под судом по двум делам находятся четверо сотрудников уголовного розыска.

– Правозащита в России в принципе дело небезопасное, но Чечня и Северный Кавказ – это отдельная история. Расскажите, каково быть правозащитником в этом регионе?

– Я не раскрою никакого секрета: это действительно дело опасное. А ещё ты испытываешь сильнейшее эмоциональное давление: за тобой следят, тебе звонят, угрожают, оскорбляют. Когда ты ходишь по госорганам, каждый считает своей обязанностью с тобой ссориться, спорить, доказывать, что ты агент Госдепа. Но это наименьшие риски. Наибольший риск – быть убитым.

Бывает всякое. Прошлый начальник Шамильского ОМВД однажды позвонил мне из-за дела Гасангусейновых – оскорблял и даже звал на «махач», разобраться. Я всё это записал на диктофон и передал в управление собственной безопасности. Его тогда не уволили, но выговор был.

Близких в Чечне периодически таскают на «профилактические беседы», как там принято. Требовали от них утихомирить меня – чтобы не критиковал, не вёл свою работу.

– Как вы считаете, с чем связан такой высокий уровень беззакония и насилия в Чечне? Почему это стало возможным?

– У меня есть два объяснения. Первое – высокий уровень рождаемости. В любом регионе с высоким уровнем рождаемости жизнь отдельного человека ценится гораздо ниже. Второе – война, которая была в Чечне. Из-за неё там очень высокий уровень толерантности к насилию.

Ну и понятно, что Чечня – особенный регион, где люди сами категорически не хотят жить по законам Российской Федерации. У них своё понимание, видение, мировоззрение. Это фактически и юридически совсем другой мир. И тут федеральному центру приходится лавировать. Москве достаточно, если там не будет войны, а дальше пусть Кадыров сам разбирается. Поэтому ему дали безграничную возможность делать всё, что он захочет, – лишь бы не было войны. Кадыров сам это подтверждает это в своих речах на чеченском языке, когда говорит, что лучше убить или запытать нескольких людей и «спасти тысячи».

У него в целом своеобразное понимание и видение прав человека. Он судит как среднестатистический человек в Чечне, который может побить ребенка в целях воспитания. Он считает себя «отцом народа», который точно так же может «воспитывать» взрослых людей. Но его исполнители при таком «воспитании» часто делают людей инвалидами, убивают их. И это негативно действует на общество, оно становится злее.

В какой-то момент всё это взорвётся. Кадыров сегодня максимально делает всё, чтобы приблизить свой конец и опять разжечь новую чеченскую кампанию.

– Как складывается взаимодействие с местными силовиками и судьями? Есть ли какая-то региональная особенность?

– Я взаимодействовал с судами и в Центральной России, и на Кавказе. И на самом деле не нашёл какого-то кардинального отличия. Потому что они все проходят одну квалификацию, сдают одни и те же экзамены. Но я заметил у судей на Кавказе более понимающее отношение. Они часто говорили мне: «Всё это временно, нужно перетерпеть, переждать эту бурю». И среди сотрудников тоже есть те, кто понимают, что они своими же руками душат людей, хотя должны были их защищать.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что там в органах все одинаковые, все пытают, все безжалостные. Нет, конечно, это совсем не так. Есть даже такие сотрудники, которые, наоборот, мне предоставляли нужную информацию.

– Как история с похищением близких и обыском повлияла на вас?

– Я точно не отчаиваюсь. У меня такая ситуация не в первый раз – и это только вдохновляет работать дальше. Это не повод сдаваться – это значит, что я все делаю правильно.

– Где вы сейчас находитесь?

– Не в России. Я уехал не потому, что чего-то боюсь. Просто мне кажется, что сейчас здесь нет смысла оставаться. Тем более что я уволился из Комитета против пыток.

– Вы уволились из-за того, что произошло? Не хотите подвергать ваших близких опасности?

– И это в том числе.

– Что думаете делать дальше?

– Пока пару месяцев проведу в спокойном режиме: буду собирать информацию и смотреть, куда и как двигаться дальше. Но работать я хочу примерно в том же направлении.

– То есть вы останетесь в правозащите?

– Да. Борьба за справедливость была при мне всегда, с самого детства. Мне кажется, в правозащите я останусь на всю жизнь.